Евразия - Страница 6


К оглавлению

6

* * *

...Пятый день мы спасаемся от погони, - без крова, без пищи, без воды, без воды, - в степи, покрытой малорослым кустарником, - и он служит нам единственным прикрытием. Часть пироксилина пришлось утопить в реке. Нас выдали...

* * *

Самое скверное то, что приходится уходить бесшумно. Иной раз просто необходимо было бы швырнуть гранату, но - -

Кажется, нас постепенно окружают.

Если греческие бандиты устроили в развалинах засаду, - вечером должна была притти Евразия и

- стараюсь не думать.

* * *

Мы, кажется, ушли. Здесь бесконечные, уже осыпавшиеся, маковые поля. Еще небольшая проверка, и можно будет отдохнуть. Мустафа остался на повороте, за горой, в качестве разведчика.

Англичане. Это они.

У вас квадратные подбородки, господа британцы.

У нас тоже квадратные подбородки. Чччорт!

Рука дрожит от слабости.

Лучше немцы, чем англичане.

Торгаши, предатели, вампиры бедной моей родины, - вот англичане... Теперь я понимаю моих друзей с трапезундского побережья: они начали с того, что швырнули в море всех англичан.

Евразия, моя Евразия, неужели я тебя покинул в несчастьи?

* * *

Мустафа не пришел.

Зажиточная деревня, - хозяйка маковых плантаций.

После бесконечных переходов с пудовой ношей на спине, после голода и жажды, тончайшей сети преследований, туманящей мозг и изнуряющей тело, о, только после всего этого, чтобы отделаться, чтобы забыть, забыть... я выкурил свою первую трубку опиума. - Кури афиун, - сказал мне старый, морщинистый османлис - и дал мне несколько лепешек и курительный прибор.

Это было на высоком утесе, в развалинах старого замка, командующего над равниной маковых плантаций. Сначала я мысленно преследовал англичан, бегущих, отступающих, лавиной катящихся прочь от моих снарядов. Я их кромсал, давил, бил, взрывал, я не давал им опомниться, заряжал - бил, заряжал - бил... Потом... потом в моей душе возник, воскрес, возродился Дарий, сын Гистаспа, и вместо маковых плантаций я увидел стройные ряды воинов, уходящие, уходящие к северу, к равнинам Скифии. Шли плутоватые финикияне с громадными кольцами в ушах, шли квадратноголовые египтяне, шли смуглые персы с блестящими в тумане мечами, а за ними, стройными фалангами - наемные эллины в поножах, касках и с великолепно инкрустированными щитами. Они шли, приветствуя своего повелителя, шли на завоевание скифских равнин, голубых долин за пределами Фракии, они шли к желтым народам, живущим за Индом, они, повинуясь моей руке, шли по всем направлениям. Их железная поступь гордо отзывалась в моем сердце. А рядом со мной - была моя нежная супруга, моя Евразия. Только куда девался полумонгольский разрез глаз, смуглая кожа, восточная томность в полузакрытых глазах? У нее были белокурые косы, как цветение пшеницы, и... голубые глаза. Я прощался с ней, и это в последний раз перед походом мы сидели рука-об-руку на высоком утесе, на легком походном троне, - я, царь-царей, и она, моя царица. Внизу, на подножии утеса скульпторы и каменотесы спешно заканчивали мой барельеф. Здесь, в этих плодоносных и неприступных, окруженных высочайшими скалами, равнинах, будет сердце мира, а не в далеких Сузах. Отсюда...

Евразия, Евразия!..

А может, это насмешка?

* * *

Мусташ не пришел совсем. Я снова в пути.

Невыносимая, стопудовая тяжесть давит мне плечи и больную спину.

Не знаю, приснилось мне, или было на самом деле. В темную ночь пришел я в какую-то пещеру и стал звать с собой засевших там людей... И, приблизившись ко мне, их старшина сказал: - Ва, эффенди гяур, мы не можем итти с тобой, ибо над нами крылья Эблиса. И мы живем в обществе гул, саалов, бахарисов и эфритов... Тогда я вскричал: - За коим же чортом вы молитесь Аллаху днем, когда ночью - вы все равно стадо Дьявола? - и ушел. Они подумали, что я злой дух.

В бреду я видел Евразию.

* * *

Мусташ лежал на том же повороте, где я его покинул. На нем был "фригийский колпак". Хорошо же.

* * *

Дорога привела меня к ущелью и, извиваясь, исчезла в нем. Я поднялся в гору и лежу теперь на высоком пике. Прохладно. По этой дороге должно быть большое движение. Сосчитал снаряды: две гранаты, восемь банок с сикритом, пироксилиновая шашка. Нарезал шнур.

Буду ждать.

Вы идете, эллины. Вы идете в касках, но без поножей, в ваших руках не мечи, а нагайки... Вы тащитесь по каменистой дороге, как слабые, пыльные, маленькие насекомые. И это не сами вы пришли сюда. Вас прислали ваши хозяева, британцы.

Я пришел сам. Я кондотьер.

Но мне надоело быть кондотьером. Я ухожу домой.

Из ряда заряженных банок беру одну и зажигаю слабо тлеющим трутом. Вот мой первый, прощальный поцелуй! Это - от Фригии.

- Бу-уххх! - столб черного дыма встает там, внизу, на дороге. Насекомые слабо поползли в стороны. Не уйдете! Здесь хороший, английский, английский сикрит.

А, вы привыкли играть во фригийские колпаки! А я двадцать раз держал в зубах - в образе капсюлей - страшную, мучительную смерть.

Вот вам второй подарок. Это за Смирну, от Пафлагонии.

- Бу-ухх, - веселое эхо заплясало в утесах. Сыграем, сыграем в грозные, гремучие игрушки, да погромче, эллины.

Я слаб, болен, я устал, но я потрясаю этой банкой - хоть шипит, шипит бикфорд на поларшина от моей головы! Она за Мусташа.

За Киликию! За Галатию!

А граната, французская ручная граната - за мою несчастную родину, которую вы пытаетесь загрызть нечистыми зубами - - - - - - - - - - - - - - - -

За Евразию, за Евразию!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Новые ворота.

1.

Карболку, гной, аммиак, смешав в пронзительном слитном запахе так и отшвыривало от телефонной: туда складывались отработавшие за день носилки; но завкладу, он же стармог, - ничего; повис на трубке:

6