Евразия - Страница 3

К оглавлению

- Эй, наяривай, ребята, веселей!

- Пушки-то... работают, словно по делу...

- В игрушки играют.

- И зачем это по ночам будить, зачем по ночам будить?!.

- Ты... гляди за делом-то...

- Знай, под ноги подвертывается... по но-чам!

- Мужики, подтянись, мужики!

- Тамбовский, котелок не потеряй!

- За своим мотри. - -

А там, впереди, словно поняли: под законом командным, под законом машинным - у тамбовского и у курского - свой закон, может, веселый, может, печальный, а может и не веселый, и не печальный, а строгий, словом, закон, а не мертвое дерево и - стаями забезмолвились в небо голубые ракеты, как бы приветствуя, обеспокоились пушки, перестали диньдонкать, заухали:

- стойте, ух! куда вы, ух! смертью пахнет, ух! - -

но темные, бурые клочья, не слушая, разрываясь все мельче и мельче, не по-машинному, не по-командному, - вперед, навстречу, вот и проволока - режь ее, рви ее, руби ее - и бесперечь зачирикали, чиркая, острые чортики черной проволоки, и снова бурые клочья - вперед, навстречу - -

зигзагному беззвучному зову взвившейся новой - зеленой - ракеты. - -

И вдруг, прямо в мутные волны набухшей, прорвавшей плотину реки

затакали, квакая, стойкими стайками, толчки пулемета,

и, пронзительным свистом взвиваясь, как вилкой скрести не по тарелке, нет, а по барабанной перепонке вашего, вашего уха, подчинясь зигзагному зову зеленой ракеты - жемчужно зенькнули и зазенькали дождиком пули пули, пууули.

Сзади еще напирали, не по-командному, не по-машинному, развеселелые темно-бурые клочья нелепой машины, а впереди:

- Что ж такое, братцы, брааатцы!

- В своих!

- В сва-аих!

- Псти! Пусти!

- А-а-а-а-ай!

И, оставляя свалившихся, звеня котелками, звякая ружьями и истекая истошными криками, назад - на-зад, сплетаясь штыками, кулаками пробивая дорогу, в стороны, в стороны, в какую-то гору спасаться, спасаться, что ж такоича, братцы? неш мы не люди? - кверху, в гору, задыхаясь: - не тое... ленту... вставил, дыша в надбарачное небо не легкими - всем обезумевшим телом

- а на горе - доклад генералу Оптику:

- Ночная атака началась, ваше превосходительство.

- А-а-а, хорошо, хорошо! Кто руководит?

- Па-ручик Раздеришин, ваш превосходитство.

- А, это - тот! Молодец, молодец.

С ранним трамваем уже летела Валюська через весь город, сжимая в руках падающие свертки и с презрением глядя на гимназисток с книжками. Положим, папа и до сих пор дразнит Валюську жареный фыш, перевод с немецкого - как ему не стыдно, а еще помещик, член земской управы, - но ведь всем понятно, что это понарошку, что Валюська кончила, кончила, кончила гимназию и

невеста!

Сердце, удивительно нежно томясь, замирало в груди - вот будет неожиданная встреча! И, когда в дверях низкого - с запахом елок - барака солдат в очках без улыбки буркнул брезгливо:

- Они на фронте,

внутри все-все вдруг провалилось в темноту, а оттуда остро сверкнуло:

- Зачем я надела голубую вуаль?

И еще:

- Теперь его убьют,

но солдат проник очками в пустоту:

- Да это недалеко, версты нет. Вон туда, - и Валюська, забыв расспросить поподробней, скорей - вон туда, милый, милый Евгений, - а вдруг он уже убит и на носилках навстречу несут его строгое длинное тело? Как странно, однако же, - фронт: значит, немцы почти всю Россию завоевали? Как же тогда - папа? И имение папино завоюют? Нет, нет! Евгений их дальше не пустит, если только он жив. Бараки кончаются, солдаты навстречу,

- с но-сил-ками!

Что это? Что это? Значит, сражение? Кого же, кого же, господи..? Длинное, белое тело... Вот:

разговаривают; так и есть

- Кого? Кого вы несете? - и диким рыданьем сейчас

- Солдатика убитого, барышня. А что?

- Раненые сами пошли, еще ночью; а он...

Солдата, солдата! Слава тебе, богородица-дева! В горле слова застревают:

- А... Раздеришин... поручик?

- А что ему деется?.. Небось, на горе, с генералом...

- Что ж там, опасно?

- Чего опасней... небось водку пьют.

Скорей туда, на гору! Пока не увидит Валюська своими глазами, не убедится... Какой длинный утрамбованный песок под ногами... И сколько солдат... И все ругаются. И песок, как солдаты, - серый, темно-желтый... Где же, господи, где же? Должно быть, там, где столбы телеграфные - -

- - - - - - А по столбам телеграфным протянута проволока, а по проволоке уже неслись во все стороны слова о несчастной случайности в запасной бригаде, а виновный во всем солдат-пулеметчик сидел на гауптвахте, а на горе - правда, водку не пили, но

- стратегически и тактически обсуждали ночную атаку с жаром и с пеной у рта (это только так говорится ради словесной игры - никогда взаправду не пенятся рты у спорщиков) и генерал Оптик, становясь на цыпочки, выслушивал доводы за и против, и мудро, наморщив безбровые впадины глаз, подрыгивал птичьей своей головой - направо, и налево и прямо, забыв о том, что

солдаты - с трех утра на ногах, а отделенные, взводные, фельдфебеля и полуротные командиры пыжатся сделать вид образцовых занятий и по всему полю ходит, спотыкаясь и перекатываясь, как символ фронта поручика Раздеришина,

- стратегическая - тактическая - нудная - серая - но единственно образцовая - матерщина

Прапорщику Арбатову нужно было сдавать дежурство, надоел узкий френч, портупея, шашка, револьвер и жмущий правый сапог, - двадцать шесть часов уже жмущий - и с двадцатилетней честностью, с правами знакомого с детства - он ненавидел поручика Раздеришина. И уже ненависть, сверля свинцовыми сверлами, свернулась в сверкавший клубок, готовый броситься и свертеть в сторону шею, шшеею, когда генерал, прощаясь, бросил намек Раздеришину о производстве в следующий чин. И вот, генерал поехал в коляске, а кругом облегченные шутки шопотом, еле слышным, шуршали, а на песчаном поле расстроились и запестрели нестрогими остротами стройные солдатские ряды